Антропоцен: научные споры, реальные угрозы

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }
Термин «антропоцен» был придуман для обозначения эпохи, в которую человек стал главным двигателем изменений окружающей среды. Пока ученые спорят о том, следует ли официально выделить в истории Земли новую геологическую эпоху, факт остается фактом: стремительное увеличение уровня парниковых газов в атмосфере оказывает воздействие на климат и приводит к сокращению биоразнообразия, а чрезмерное потребление природных ресурсов наносит природе непоправимый вред. Однако эффективных решений до сих пор не найдено. При этом повсеместно наблюдается коллективное отрицание этих проблем, подкрепленное наивной верой в силу прогресса, идеологией потребительства и экономическим лоббизмом.

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }

Лиз-Режане Иссбернер и Филипп Лена

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }

Термин «антропоцен», придуманный американским биологом Юджином Ф. Стормером, получил широкое распространение в начале 2000 годов благодаря нидерландскому ученому и лауреату Нобелевской премии по химии Паулю Крутцену. Сегодня он фигурирует в заголовках около сотни научных изданий и статей и все чаще используется в средствах массовой информации. Уже сейчас с ним можно найти несколько тысяч цитат. Этим неологизмом описывают эпоху, в которой активность человека достигла настолько высокого уровня, что стала причиной биогеофизических изменений планетарного масштаба. В частности, Стормер и Крутцен отметили, что в результате антропогенного воздействия Земля начала выходить из относительного равновесия, в котором она находилась в эпоху голоцена, начавшегося 11 700 лет назад. Условной точкой отсчета новой эпохи они предложили считать 1784 год, когда совершенствование шотландским инженером Джеймсом Уаттом паровой машины Ньюмена позволило использовать ископаемое топливо и положило начало промышленной революции.

В период с 1987 по 2015 год в рамках масштабного междисциплинарного проекта – Международной программы по геосфере и биосфере (МПГБ) – были собраны многочисленные данные, подтверждающие изменения параметров планеты в результате воздействия человека. Кроме того, в начале 1950-х годов стартовали исследовательские проекты, посвященные изучению многолетних льдов Антарктики и анализу состава атмосферы в гавайской обсерватории Мауна-Лоа. Эти два исследования выявили рост темпов накопления в атмосфере парниковых газов, в частности диоксида углерода (CO2). В 1987 году с целью оценки влияния этих явлений на климат была создана Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК).

Период большого ускорения

Опираясь на полученные данные, в 2009 году группа ученых под руководством Йохана Рокстрёма (Швеция) и Уилла Стеффена (США) из Стокгольмского центра изучения устойчивости (Stockholm Resilience Centre) определила девять «планетарных границ» – критических величин, превышение которых может сделать Землю непригодной для обитания. В 2015 году этот список был обновлен. Несмотря на губительные последствия для человечества, четыре границы уже были пересечены, в частности, в следующих областях: изменение климата, изменение растительного покрова вследствие эксплуатации земель, утрата биоразнообразия в результате исчезновения видов (шестое вымирание) и биогеохимические изменения, в которых решающую роль играют фосфорный и азотный циклы. Ученые также продемонстрировали, что все показатели, касающиеся потребления сырьевых и энергоресурсов, демографического роста, экономической активности и ухудшения состояния биосферы, резко выросли в период после Второй мировой войны, который они окрестили «периодом большого ускорения». Более того, начиная с 1970 годов стали говорить о периоде гиперускорения. Такие тенденции в развитии считаются не только неприемлемыми, но и чрезвычайно опасными.

Метафора или новая геологическая эпоха?

Сегодня практически не вызывает разногласий тот факт, что изменения ряда параметров планеты начали выходить за рамки допустимых для голоцена значений. На этом фоне все чаще употребляется термин «антропоцен», позволяющий сделать акцент на влиянии антропогенных факторов. Его метафоричность и удобство заслужили ему популярность среди представителей самых разных научных дисциплин. Однако группа ученых решила не ограничиваться неформальным использованием термина и выступила с предложением официально признать антропоцен в качестве отдельной геологической эпохи наряду с голоценом и плейстоценом. С этой целью даже была создана особая Рабочая группа по антропоцену (AWG), которая занимается подготовкой соответствующей заявки в Международный союз геологических наук (МСГН). Однако для того, чтобы новая эпоха была одобрена стратиграфами, следует доказать, что в осадочных толщах двух периодов наблюдается заметное и повсеместное различие. И хотя в осадочных слоях, образованных с 1850-х годов, присутствует антропогенный углерод, этого не достаточно. В связи с этим Группа предлагает считать началом новой эпохи 1950 год, начиная с которого в осадочных отложениях можно обнаружить различные химические компоненты и частицы пластика. Заметим, что 1950 год также считается началом периода большого ускорения. Однако даже если антропоцен не будет признан новой геологической эпохой, употребление термина в научных кругах вряд ли прекратится.

Хотя понятие антропоцена появилось совсем недавно, оно уже успело стать предметом споров. Во-первых, разногласия вызывает сам термин, в частности, его первая часть «антропос» – «человек». Ряд ученых и антропологов считают, что он нуждается в корректировке, поскольку биогеофизические планетарные границы были пересечены по вине не столько человека вообще, сколько западного мира и определенной социально-экономической модели. В этой связи термину предлагают множество альтернатив в зависимости от того, кто или что видится основным фактором изменений: «оксиденталоцен», «капиталоцен» и пр. Во-вторых, некоторые ученые, в частности специалисты по общей и экологической истории, указывают на отсутствие онтологического разрыва и утверждают, что скачок в развитии западного мира (Великая дивергенция) необходимо рассматривать в более широком временном контексте. Сторонники этой позиции считают, что воздействие человека на окружающую среду постепенно увеличивалось на протяжении всей истории человечества – по крайней мере, в последние 40 000 лет – и явилось одним из факторов исчезновения мегафауны в Америке и Австралии. Таким образом, ряд ученых предлагает считать антропоценом длительный временной отрезок, в котором можно выделить более короткие этапы, включая капиталистическую индустриализацию (1850-1950 гг.) и период большого ускорения. При этом большинство признает необходимость отхода от линейного и детерминистского видения исторического времени.

После Второй мировой войны многие ученые стали указывать на неустойчивость западной модели экономики и невозможность ее повсеместного применения. На тот момент человечество еще не переступило ни одну из планетарных границ и потреблялo меньше ресурсов, чем может обеспечить одна планета, хотя предпосылки к чрезмерному потреблению уже были. В начале 1970-х годов ситуация стала ухудшаться, число предостережений возросло, научных данных становилось все больше. В обоих случаях еще была возможность изменить ход истории, в то время как сейчас сделать это намного сложнее.

Коллективное отрицание

Почему же наблюдается нежелание признать очевидное? Причин тому несколько. Во-первых, это слепая вера в прогресс и развитие или, другими словами, в способность человечества бесконечно увеличивать объем доступных ресурсов, а также глубокая убежденность в том, что наука и технологии смогут решить все проблемы и избавить нас от негативных последствий развития, таких как загрязнение и т. п. Во-вторых, немаловажную роль играет интенсивное лоббирование со стороны влиятельных заинтересованных сторон, получающих выгоду от такого хода событий. Наконец, следует отметить «захват» общественного сознания средствами массовой информации, которые вызывают неуемную жажду индивидуального потребления с целью повышения комфорта, получения признания окружающих или выделения из общей массы.

Удивительно, что эти вопросы, хотя от них и зависит будущее всего человечества, долгое время считались прерогативой естественных наук и не рассматривались с точки зрения антропоцентричных по своему определению гуманитарных и социальных наук. Однако появление понятия «антропоцен» накладывает на социальные дисциплины обязанность изучить и объяснить, как человеческие общества смогли спровоцировать в функционировании экосистем Земли перемены такого масштаба и какие последствия эти перемены могут иметь для будущего планеты. Гуманитарным и социальным наукам необходимо выработать и освоить новые инструменты и знания, необходимые для поиска ответов на насущные вопросы новой эпохи, среди которых природные катастрофы, возобновляемые источники энергии, истощение природных ресурсов, опустынивание, экоцид, повсеместное загрязнение окружающей среды, миграция, социальная и экологическая несправедливость и многое другое.

Не менее удивляет заторможенность и слабость реакции на изменение климата со стороны политических лидеров и общества в целом. Математический анализ цитат из научных статей показывает, что ученые достигли единогласия по данному вопросу еще в начале 1990-х годов. Учитывая обострение экологического кризиса, сложно понять, почему усилия по сокращению выбросов парниковых газов столь малы. Какие препятствия мешают повысить эффективность международных переговоров? Помимо интенциональности этих так называемых препятствий, следует отметить и недостаточную открытость научной информации для общественности, во всяком случае, в отношении изменения климата. В этой связи Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК) применила к подготовке своего Шестого оценочного доклада (ОД6) новый подход, призванный привлечь к этой проблеме внимание не только политиков, но и широкой публики.

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }

Возможные решения

Главным камнем преткновения в отношении антропоцена является деликатный вопрос экологической несправедливости. Изменение климата приведет к усугублению существующих и возникновению новых рисков для природных и антропогенных систем. Однако риски эти распределяются неравномерно и в большей степени затрагивают тех, кто находится в более неблагоприятном положении. Ввиду существенных различий между странами с точки зрения их уровня развития, размера, численности населения, природного капитала и т. д., найти эффективное решение данной проблемы далеко не просто. Более того, экологический след человека уже сейчас на 50% превысил восстановительную и поглотительную способность планеты, а 80% населения Земли проживает в странах, экологический след которых вышел за пределы их биоемкости. Бразилия, например, как и другие страны Американского континента, обладает большим запасом биоемкости, несмотря на то, что она потребляет 1,8 планеты. Однако 26% произведенных Бразилией парниковых газов связано с вырубкой лесов, в том числе с целью экспорта древесины: экологический след Бразилии во многом обусловлен экспортом сырья. Глобализация мировой экономики, характеризующаяся высокой конкурентностью и стремлением к минимизации затрат, привела к тому, что во многих странах ведется политика безудержной добычи полезных ископаемых и происходит так называемый «захват» сельскохозяйственных земель.

Даже если бы страны с высоким уровнем дохода уже сейчас полностью прекратили выбросы углекислого газа, человечеству не удалось бы сократить свой совокупный углеродный след настолько, чтобы не превысить возможности биосферы до 2050 года. Таким образом, заняться проблемами антропоцена и принять безотлагательные меры по радикальному сокращению выбросов парниковых газов должны все страны без исключения, независимо от уровня их экономического развития и объема имеющихся природных ресурсов.

Однако все международные переговоры по этому ворпосу упираются в одну и ту же преграду: пресловутый «поиск виноватых». В результате, страны не берут на себя обязательства из опасений, что это может негативно отразиться на их экономическом росте и занятости и вызвать недовольство влиятельных корпораций. В стремлении содействовать решению проблемы 22 апреля 2016 года было принято Парижское соглашение, которое предусматривает не навязывание всем странам единых критериев, а добровольное принятие ими посильных мер. Иначе говоря, участники соглашения обязуются сократить выбросы в атмосферу настолько, насколько это осуществимо в условиях каждой страны.

Такой подход, с одной стороны, помог преодолеть ограничения и позволил странам действовать в пределах их возможностей, но с другой стороны, он усложнил сравнительный анализ национальных усилий по причине разрастания запутанной системы оценочных критериев. Помимо этого, несмотря на универсальный характер Парижского соглашения, оно не предусматривает каких-либо санкций в отношении не исполняющих свои обязательства стран. Все это свидетельствует о неэффективном управлении деятельностью по решению климатического вопроса, которому, в отсутствие уполномоченного органа, не удается возобладать над экономическими интересами стран и компаний.

Затерявшись в тумане противоречий, дилемм и невежества, острейшие экологические проблемы антропоцена не получают должного внимания. Кажется, будто человечество, погрузившись в летаргию, ждет окончания фильма, где ему на спасение придет герой и решит все проблемы, чтобы нам жилось долго и счастливо.

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }

Статьи по теме:

Добро пожаловать в Антропоцен, «Курьер ЮНЕСКО», октябрь-декабрь 2011 года.

Фото: 

Гийом Брессьон - Карлос Айеста

Мэнди Баркер

p { margin-bottom: 0.25cm; line-height: 115%; }a:link { }

By Liz-Rejane Issberner and Philippe Léna

The term Anthropocene appears in the titles of hundreds of books and scientific articles and in thousands of citations. Its use in the media also continues to grow. Defining Earth’s most recent geological epoch in which human actions have started to provoke biophysical changes on a planetary scale, the word was coined in the 1980s by American biologist Eugene F. Stoermer and popularized in the early 2000s by Paul Crutzen, the Dutch atmospheric scientist and winner of the Nobel Prize in Chemistry 1995. The scientists noticed that these changes were leading the Earth system away from the relative equilibrium it had known since the beginning of the Holocene, 11,700 years ago. They proposed that the beginning of this new epoch should be symbolically set at 1784, the year in which Scottish inventor James Watt substantially improved upon the steam engine with new inventions – it also corresponded to the beginning of the Industrial Revolution and the use of fossil fuels.

From 1987 to 2015, a vast, multidisciplinary research project, the International Geosphere-Biosphere Programme (IGBP), collected a mass of data on anthropogenic changes to the Earth system. Other research, started in the 1950s and based on samples of ancient ice from the Antarctic and the present composition of the atmosphere – analysed at the Mauna Loa observatory in Hawaii, United States – have revealed an accelerated build-up of greenhouse gases (GHG), essentially carbon dioxide (CO2). In 1987, the Intergovernmental Panel on Climate Change (IPCC) was set up to evaluate the impact of these phenomena on climate.

By pooling this data, in 2009 and again in 2015, environmental scientists Johan Rockström (Sweden), Will Steffen (US) and their colleagues at the Stockholm Resilience Centre drew up a list of the nine planetary boundaries that it would be dangerous to cross. Four of these boundaries have already been crossed – climate change, vegetation cover, biodiversity loss and extinctions (the Sixth Extinction) and biogeochemical flows – with phosphorus and nitrogen cycles playing a particularly crucial role. They also showed that all available indicators on the consumption of primary resources, energy use, population growth, economic activity and biosphere degradation, skyrocketed after the Second World War. This period was dubbed the Great Acceleration. Other observers have even spoken, since the 1970s, of a period of hyper-acceleration. These trends are believed to be unsustainable.

There seems to be a consensus that several parameters of the Earth system have recently started to develop beyond the spectrum of the natural variability of the Holocene – it is now more or less accepted that the term Anthropocene be used, to specify changes that are of human origin. A handful of scientists have nevertheless decided to go beyond using the term metaphorically or as a practical, interdisciplinary reference tool. They have proposed that the Anthropocene, just like the Holocene and the Pleistocene, should be elevated officially to the rank of geological epoch.

An Anthropocene Working Group (AWG) has been set up to present this proposal to the International Union of Geological Sciences (IUGS). But for a new epoch to be named by stratigraphers, there has to be an observable and universal rift between the sedimentary layers of two epochs. Although the presence of anthropogenic carbon has been noted in sediments since the 1850s, this is not considered to be sufficient. The AWG is therefore suggesting that the change of epoch should be in 1950, the year in which various chemical constituents and plastic particles of anthropogenic origin began to appear in sediments. This is also the beginning of the Great Acceleration. In any event, a possible failure to recognize the Anthropocene as a geological epoch would in no way invalidate the scientific use of the term as it stands today.

The concept of the Anthropocene has sparked several controversies in spite of its brief existence – the term itself has been queried. Historians and anthropologists have questioned the reference to anthropos, the generic human being. After all, who’s responsible for crossing the biogeophysical boundaries if not Western humans and a particular socio-economic system? This has led to several alternative proposals – Occidentalocene, Capitalocene, etc. Others, such as specialists in global or environmental history, feel that there is no ontological discontinuity and that the exceptional nature of Western growth (the Great Divergence) will have to be repositioned in the longer term.  

According to them, humans have always – or at least for the last 40,000 years – had an increasing impact on their surroundings. They have contributed, for example, to the disappearance of American and Australian megafauna. Some researchers are thus arguing for a long Anthropocene, with sub-periods, such as capitalist industrialization (1850-1950) and the Great Acceleration. Most, though, recognize the need to abandon a linear and deterministic vision of historical time.

Since the end of the Second World War, several scientists have warned of the non-generalizable and unsustainable character of the Western economic model. No boundary had yet been crossed, and humankind had consumed less than one planet. But the process had been set in motion. In the early 1970s, the situation worsened, the warnings multiplied, and the scientific data accumulated. On both these occasions, a historical change of course would have been possible. It has become more difficult today.  

Why are we refusing to see this? There could be a number of reasons: a blind faith in progress and development – in other words, in a system which increases available wealth indefinitely – and a belief in the capacity of science and technology to solve all problems and negative externalities (like pollution, for example); powerful interests that benefit from this process and carry out intense lobbying; the media takeover of the minds of consumers, creating a hunger for individual consumption, as much for comfort as to set oneself apart and be recognized.

It is surprising that the human and social sciences have avoided this issue for so long, given that it will determine the future of humanity. Besides being anthropocentric by definition, these disciplines believe that the field belongs to the natural sciences, par excellence. The emergence of the concept of the Anthropocene confers upon them the responsibility of explaining how human societies have been able to provoke changes of such magnitude to the modus operandi of the planet, and what differentiated impacts they will have on the world map. The social sciences and humanities should be developing and acquiring new subjects and knowledge to respond to the questions raised by this new epoch – including natural disasters, renewable energy, the depletion of natural resources, desertification, ecocide, widespread pollution, migration, social and environmental injustice.

The slow and feeble reactions of politicians – and of societies in general – to climate change, is also astounding. A mathematical analysis of networks of citations has shown that in scientific articles on the subject, there has been a consensus, since the early 1990s, that climate change exists. Given that the crisis is worsening, it is hard to understand why efforts to reduce GHGs have been so half-hearted. What obstacles are preventing international negotiations from being more effective? Besides the intentionality of these so-called obstacles, there is no doubt that communications between science and society are sluggish, at least when it comes to the climate question. To address this, the IPCC has adopted a new approach for its Sixth Assessment Report (AR6), designed to raise awareness among the general public, not just decision-makers.  

One of the stumbling blocks of the Anthropocene is that to tackle it, the delicate subject of environmental justice has to be addressed. Climate change will amplify the existing risks, and create new ones, for natural and human systems. Yet these risks are not distributed equally, generally affecting disadvantaged individuals and groups the most. But it is not easy to find a satisfactory solution to this problem, given the heterogeneity of countries in terms of their level of development, size, population, and natural resources, etc.

What’s more, the human ecological footprint has already overtaken, by fifty per cent, the planet’s capacity for regeneration and absorption, and eighty per cent of its population lives in countries whose biocapacity is already smaller than its ecological footprint. A country like Brazil (and other countries on the American continent) still possesses a large biocapacity surplus, even though it consumes 1.8 planets. But twenty-six per cent of its GHG emissions are due to deforestation. A significant part of its ecological footprint comes from exporting primary products, which is the reason for a large proportion of this deforestation. The competitive globalized system tries to find supplies at the least cost, encouraging extractivism in many countries, and land-grabbing in others. 

Even if it were possible to suppress all carbon dioxide emissions in high-revenue countries right now, it would still not be enough to reduce the global carbon footprint and meet the limits imposed for the biosphere until 2050. In other words, in spite of the considerable differences in the size of their economies and their reserves of natural resources, all countries need to try to remedy the most pressing problem of the Anthropocene – by drastically reducing their GHG emissions.

This is exactly what leads us to the deadlocks that usually arise in  international negotiations – the search for culprits that then dissuades countries from making commitments, for fear of compromising their economic growth and their jobs, or antagonizing powerful interests. The solution that was reached in the Paris Agreement, signed on 22 April 2016, was to ask countries to make voluntary commitments, rather than impose criteria established on a planetary scale. This means each country commits to meet targets for reducing its emissions in line with what it considers to be viable.  

This approach has helped to overcome deadlocks and to make action possible. But it has also created a tangle of assessment criteria that complicates comparisons between national efforts. Also, in spite of its universal character, the Paris Agreement does not provide for sanctions against countries that default on their commitments. This is a sign of the weak governance of the climate question which, in the absence of an institution mandated to carry it out, is incapable of prevailing over the economic interests of countries and enterprises.

Submerged under contradictions, dilemmas and ignorance, the extremely serious environmental issues of the Anthropocene are not getting the required level of priority on national and social agendas. It seems as though humanity is being lethargic – waiting for the end of the film, when the heroes arrive to sort everything out, and we can all live happily ever after.