Углеродные кредиты: иллюзорное решение?

Тин Фишер

Журналист в Берлине, Германия

Стоимость срубленного дерева вычислить легко: в настоящее время цена на древесину составляет примерно 350 $. Но какова ценность дерева, растущего в лесу? Как оценить его вклад в биоразнообразие, его влияние на климат, жизнь человека и сельское хозяйство? Леса служат домом для птиц, поглощают углерод, создают тень и регулируют количество осадков. Но рыночную стоимость оказываемых ими «экологических услуг» определить сложно. Это привело к рождению новой идеи.

На Конференции ООН по вопросам изменения климата, состоявшейся в Монреале в 2005 году, Папуа — Новая Гвинея и Коста-Рика выступили с инициативой. Подчеркнув, что у развивающихся стран «мало экономических стимулов препятствовать вырубке» по причине «отсутствия доходов от нетронутых девственных лесов», они предложили провести «более полную оценку стоимости» этих лесов — одним словом, установить цену на растущие деревья. 

Для таких вещей, как тень или птичье гнездо, рынка не существует. Тем не менее, в 1997 году в рамках Киотского протокола был создан рынок квот на выбросы парниковых газов, которыми страны могут торговать в виде так называемых углеродных кредитов (или углеродных единиц). Так компании получили возможность компенсировать свои выбросы CO₂, помогая другим предотвращать такой же объем выбросов, например путем строительства электростанций по производству возобновляемой энергии. 

Идея, с самого начала получившая неоднозначную оценку, заключалась в применении этого рыночного механизма к лесам. Существующие леса не могут поглотить больше углерода, чем они уже поглощают, однако они позволяют получать углеродные кредиты за отсутствие его выбросов, пока не подвергаются вырубке. Значит, необходимо измерить потенциальный ущерб от уничтожения леса и гарантировать, что он не будет вырублен и в течение десятилетий будет оставаться резервуаром для углерода и генерировать углеродные единицы, подобно солнечным и ветряным электростанциям.

До настоящего времени подобные углеродные кредиты за «избежание обезлесения» не признавались крупными сертификационными механизмами, включая «Золотой стандарт» (Gold Standard). Правительства стран также предпочитали к ним не обращаться. Такие «лесные» квоты так и не вышли на углеродный рынок, созданный в рамках Киотского протокола. Однако в 2006 году организация под названием Verra, поддерживаемая крупными частными компаниями, решила стандартизировать их, установив набор правил, позволяющих статистически спрогнозировать, что стало бы с лесом без его охраны. Кроме того, организация создала «систему страхования», призванную решить эту проблему в долгосрочной перспективе. Предположим, что пожар уничтожил охраняемый лес, ранее уже генерировавший углеродные единицы. Весь накопленный им углерод оказался в атмосфере, однако эти выбросы можно компенсировать благодаря углеродным кредитам из системы страхования. Таким образом, эти кредиты сохраняют свою ценность.

Итак, на растущее в лесу дерево была установлена цена. С помощью сложных статистических вычислений оно превратилось в товар, который можно продать. На практике объектом купли-продажи является лишь бумага или запись в базе данных, подтверждающая, что гипотетический сценарий не имел места быть. 

С тех пор в развивающихся странах от Перу до Демократической Республики Конго и Индонезии осуществляются проекты по защите лесов. Сегодня их насчитывается около 90 по всему миру. Часть из них реализуется природоохранными организациями и государственными структурами, а некоторые — частными компаниями. Защита лесов превратилась в коммерческое предприятие.

По крайней мере, все на это указывает. Сначала квоты на выбросы углерода, целью введения которых являлось снижение температуры на Земле, не имели ожидаемого успеха. Рыночный спрос на них оставался незначительным. Компании приобретали кредиты для компенсации своих выбросов добровольно, политическое и общественное давление на них было низким. 

Однако с началом экологической забастовки, организованной шведской активисткой Гретой Тунберг в 2018 году, движение в защиту климата стало набирать силу, и эмиссионные квоты быстро превратились в ценный товар. Компании из самых разных отраслей экономики стали стремиться к климатической нейтральности или, по крайней мере, демонстрировать, что они прилагают к этому усилия. Многие из них сделали выбор в пользу «лесных» квот. В 2021 году они составили почти треть активов на добровольном углеродном рынке, который в настоящее время оценивается в миллиард долларов.

Позволили ли эти механизмы реально сократить темпы обезлесения? Фалес Вест, ученый-эколог и доцент Амстердамского свободного университета, сравнил выборку охраняемых лесов с лесными участками с аналогичными характеристиками, на которые не распространялись углеродные квоты. Я входил в группу журналистов, представляющих издания «Гардиан», «Цайт» и SourceMaterial, которая провела более подробный анализ результатов Веста. Мы обнаружили, что 94 % углеродных кредитов в изученных проектах никак не повлияли на климат и что гипотетические сценарии проектов часто преувеличивали то, что может произойти с лесами.

На мой взгляд, причина этого проста: при расчете климатической ценности «нетронутых лесов» ни одна из сторон не заинтересована в том, чтобы цифры были низкими. Те, кто защищает леса, хотят получить как можно больше кредитов. Те, кто покупает кредиты, хотят приобрести их как можно больше. Те, кто проводит сделку, имеют с каждого кредита комиссию. Природа этого виртуального продукта приводит к странной ситуации, где все стороны — продавец, посредник, органы стандартизации, покупатель — заинтересованы в раздувании цифр. Что и происходило. 

Помочь решить этот конфликт интересов могла бы новая политическая база, разработка которой уже началась. По условиям Парижского соглашения, подписанного в 2015 году, каждая страна должна определить свои климатические цели. Это включает в себя проведение инвентаризации лесов и количественной оценки обезлесения. Если организаторы проектов по защите лесов хотят генерировать углеродные кредиты, ценность которых соответствует реальности, им необходимо обратиться в государственный орган по защите природы и попросить, чтобы они были вычтены из национальной системы учета выбросов углерода. Такой подход может быть чрезвычайно важен в будущем, так как позволит привлечь за стол переговоров сторону, действительно заинтересованную в том, чтобы количество квот за нетронутые леса оставалось низким, — то есть всех нас, общество, представленное государством. 

Что же касается рынка, сегодня на нем существует бесчисленное множество стартапов и инициатив, направленных на разработку более точных методов расчета для проектов по защите леса. Новые технологии также могут помочь владельцам небольших лесов защитить их с помощью климатических проектов. 

Однако зачем ставить крест на углероде? В своей сатирической антиутопии «Ядовитая рыба-воробей» (Venomous Lumpsucker) британский писатель Нед Боман повествует о выдуманном мире, где компании покупают «кредиты на вымирание», дающие им «право уничтожать любой вид на Земле». Вред, причиненный природе, может быть компенсирован в игре, где можно либо выиграть, либо проиграть все. Это лишь вымысел, но в нем есть доля правды. 

Еще одна идея заключается во введении квот на биоразнообразие для количественной оценки улучшения естественной среды обитания. Птичьи гнезда на деревьях? В конечном итоге они тоже могли бы стать ценным товаром.