Венсиана Депре: «Борьба с утратой биоразнообразия должна опираться на положительные эмоции»

Психолог, философ и преподаватель Льежского и Брюссельского свободного университетов (Бельгия) Венсиана Депре осмеливается пошатнуть привычные представления о живом мире и призывает пересмотреть наше к нему отношение. Свои взгляды, опирающиеся на тонкие наблюдения за поведением животных, она выразила в таких философских произведениях, как «Думать, как крыса», «Когда волк будет жить вместе с ягненком» и «Жить птицей». Последняя из ее книг — «Автобиография осьминога» — принадлежит к художественной литературе.

Беседу провела Аньес Бардон (ЮНЕСКО) для «Курьера ЮНЕСКО»

На протяжении веков западная философская традиция проповедовала превосходство человека над животными. Когда подобные представления начали меняться?

Среди французских философов преобладала идея об исключительности человека и о том, что животные лишены души. Эти представления, во многом сформировавшие наше отношение к животным, проявляются в том, как мы употребляем их в пищу, держим в клетках, заставляем подчиняться нашей воле. Они находят отражение и в нашей речи: мы склонны говорить о животных, как о пассивных существах, которые не владеют собой, а действуют под влиянием гормонов, инстинктов, различных биологических и экологических факторов. В своей книге «Мелодия: хроника страсти», написанной на французском языке, японский писатель Акира Мидзубаяси задается вопросом о том, какие слова ему следует употреблять, говоря о своей собаке на языке Декарта, сформировавшемся в культуре, настроенной против животных.

В англосаксонских странах получил распространение бихевиоризм, в котором животные уподобляются своего рода механизму. Это наиболее ярко проявляется в опытах над крысами. При изучении функции обучения у этих животных ставилась цель не определить их специфические способности, а сформировать у них навыки, характерные для человека. Помещенная в лабиринт крыса вынуждена запоминать путь подобно тому, как школьник заучивает урок наизусть, потому что ее лишают возможности пользоваться привычными для нее методами, то есть ориентироваться по оставленным ей пахучим меткам. Присущая бихевиоризму механизация животных имела серьезные последствия, ведь такие методы способны превратить умное животное в эдакую заводную игрушку, если требовать от него лишь нажимать на рычаги.

Подход, приравнивающий животное к машине, стал подвергаться критике лишь в начале 1990-х годов, в частности благодаря французскому философу Жаку Деррида. В своей книге «Животное, которым я следовательно являюсь» он осуждает недостаток интереса к животным в философии и то, что он называет «заинтересованным незнанием», в результате которого философы говорили о животных, не прилагая никаких усилий к тому, чтобы понять, каковы они на самом деле. Без этого незнания отношение к животным было бы совсем другим.

Сегодня ваши труды о животных получают все большее признание, но сначала они воспринимались с некоторой долей скептицизма. Как можно объяснить такое недоверие со стороны научного сообщества?

Изучение животных гуманитарными науками сопряжено с рядом проблем. Французский антрополог Альбер Пьетт показал, что те, кто выбирает в качестве предмета своих исследований такие далекие друг от друга темы, как религия и животные, сталкиваются с похожими трудностями. Если вы всерьез полагаете, что Бог есть, то вы занимаетесь теологией. Если же вы интересуетесь не самим Богом, а его образом, то вы занимаетесь социологией. С животными встает та же проблема: либо вы изучаете животных как таковых, и тогда ваши труды можно отнести к науке, например зоологии или ветеринарии, либо вы рассматриваете их символическое значение в социальной или культурной перспективе. К ряду моих работ отнеслись скептически потому, что я хотела работать в области философии, но предметом исследований выбрала самих животных, а не их образ. Стоит отметить, что чаще всего подобными проблемными вопросами занимались женщины, предпочитая их более благородным темам, таким как животность или религия. Кроме того, поскольку женщины сами ставятся обществом во второстепенное положение, они обладают большей свободой действий.

В последние годы ученые обнаруживают у животных качества, о которых раньше никто не подозревал. К каким последствиям могут привести такие открытия? 

Гораздо интереснее считать животных акторами, так как это позволяет нам выйти за пределы традиционных концептуальных рамок и допустить, что им свойственна интенциональность. Тогда наблюдаемые явления можно интерпретировать по-новому. Если вы считаете, что животными движут исключительно инстинкты выживания и размножения, вы упускаете из виду целое множество применяемых ими социальных и когнитивных навыков.

Это тем более верно, что многие действия животных чрезвычайно сложно заметить. К примеру, мне довелось наблюдать за такой пустынной птицей, как арабская дроздовая тимелия. Если одна из них, самец или самка, захочет совокупиться с другой, остальные члены стаи не должны об этом узнать, потому что размножаются в стае только доминантные особи. Чтобы реализовать свое желание, тимелия применяет весьма изощренную стратегию: она находит небольшую соломинку и едва заметно направляет ею в сторону потенциального партнера, чтобы привлечь его внимание. Но если вы не допускаете, что птицы могут быть способны на такое поведение, это полностью ускользнет от вас.

Выдающийся британский приматолог Тельма Роуэлл, которая существенно пополнила наши знания о бабуинах, задумалась об интересе человека к обезьянам и их когнитивным способностям. В частности, ей захотелось узнать, почему мы проводим с обезьянами интересные эксперименты и стремимся найти доказательства их ума: не потому ли, что это наши ближайшие родственники? Вот бараны, наоборот, обычно считаются глупыми, но, быть может, никто просто не пытался искать у них признаки ума? Настоящий ученый всегда выдвигает несколько гипотез.

Ваша последняя книга «Автобиография осьминога» написана в жанре фантастики: вомбаты, пауки и осьминоги в ней направляют людям зашифрованные послания. Почему вы обратились к этому жанру? Является ли для вас вымысел средством для еще более глубокого осмысления проблемы отношений животных и человека?

Вымысел я ассоциирую с игрой. А в игре вещи могут выйти за рамки того, чем они являются, и стать чем-то другим. Карандаш может стать шпагой, собака — конем, клочок бумаги — самолетом. Вымысел позволяет освободиться от ограничений, которыми сковывает нас реальность, и иначе посмотреть на то, что нас окружает, раскрыть огромные скрытые возможности, которые мы раньше не замечали.

Вымысел также позволяет пойти в своих предположениях еще дальше и вообразить себе то, что еще не произошло. Лет двадцать назад ученые полностью отбрасывали идею о том, что у животных может быть культура, полагая, что она присуща исключительно людям. Однако сегодня, оглядываясь назад, мы можем лишь удивляться, как мы могли быть настолько слепыми.

Точно так же раньше никто не верил в возможность существования семантических и синтаксических конструкций в языке птиц. Считалось, что для птиц характерно эмоциональное звукоподражание, а вероятность того, что у них могут быть слова для обозначения, например, хищников, исключалась. Наличие осмысленного языка допускалось только для человека. Это еще один пример того, когда мы можем лишь смеяться над своим невежеством.

Так что художественный вымысел для меня — это возможность представить, над чем мы будем смеяться лет через пятьдесят. Посредством фантастического повествования о вомбате и осьминоге я попыталась придать животным чуть больше интенциональности. Быть может, наука пойдет совсем по другому пути, но для меня это — способ задуматься о разных возможностях ее развития. Это также способ вообразить, как мы будем смеяться над своим незнанием в будущем — но не для того, чтобы этого избежать, а для того, чтобы отдать себе отчет в том, что когда-нибудь наши сегодняшние заблуждения покажутся кому-нибудь смешными.

Год за годом научные доклады пишут печальную хронику утраты биоразнообразия. Почему люди остаются равнодушными к проблеме исчезновения видов?

Говорить о вымирании на языке цифр очень важно. Исчезновение каждого вида должно быть задокументировано. Это необходимо, чтобы привлечь внимание общественности к проблеме, но одного этого недостаточно, потому что сухие цифры нас не впечатляют. Это факт. Вымирание видов не трогает нас, так как мы настолько привыкли к жизни в городской среде, что с живой природой почти не встречаемся. Например, мы заметили, что в последние годы насекомых на лобовых стеклах наших машин стало меньше, но мы не задумались о том, что это значит. Мы не связали это явление с другими.

Как убедительно продемонстрировал французский философ и социолог Бруно Латур, новому классу экологических активистов не хватает обращения к эмоциям. Традиционно представители левого крыла опирались на такие эмоционально заряженные понятия, как эмансипация, справедливость и прогресс, которые также служили векторами общественной мобилизации. Правое крыло оперировало понятиями, связанными с идеями ценностей, величия. А каковы эмоциональные понятия борцов за экологию, которым предстоит противостоять антропоцену? 

Ряд ученых сегодня занимается поиском ответа на этот вопрос. Так, австралийский философ-эколог Гленн Альбрехт предложил термин «соластальгия» для описания душевных страданий, связанных с пониманием того, что наши родные места изменились до неузнаваемости в результате антропогенной деятельности. Это очень мощное чувство. В свою очередь, такие молодые французские ученые, как историк искусств Эстель Зонг и философ Батист Моризо, стремятся найти эмоциональные механизмы, которые помогли бы человеку сонастроиться с миром природы. Сложность в том, что необходимо обращаться не к тревожным переживаниям, которые нас парализуют, а к эмоциям, несущим позитивный заряд. Борьба с утратой биоразнообразия должна опираться на положительные эмоции.

В своей книге «Сохранить надежду» американская писательница Ребекка Солнит призывает нас помнить о борьбе прошлых лет, чтобы не поддаваться отчаянию. Мы склонны забывать, что эта борьба помогла нам одержать не одну победу. Воспоминания о борьбе — важный источник положительных эмоций.